/ Главная / Города России / Суздаль / Архитектура Суздаля / Домонгольский период


Есть что-то неповторимо душевное уже в том, как раскрывается суздальский ансамбль. Приближаясь к городу, мы не видим ни живописных круч, ни эффектных архитектурных силуэтов на них, обычно уж издали настраивающих путника на героический лад. Суздаль расположен среди полей на небольших всхолмлениях по бокам извивающейся речки Каменки. Издали он сливается с синевой горизонта, и лишь с приближением видно, что это не лес, а колокольни, главы церквей и снова колокольни, утопающие в купах деревьев. Панорама Суздаля словно вросла в окружающие поля, она очень горизонтальна, спокойна и кажется насквозь пронизанной мирным земледельческим духом. Город и обязан своим историческим бытием плодородному чернозему «суздальского ополья», сделавшему этот край житницей северных русских городов.

Однако как ни «заземлена» панорама Суздаля, но и в ней есть архитектурный фокус, к которому уже издали невольно притягивается взор. Это величавый куб пятиглавого собора. Дорога из Владимира в Суздаль как бы замыкается собором, и, лишь подъезжая к городу, можно заметить, что древний центр города словно отодвинут в сторону, уступив место новой громадной колокольне.

Где собор, там и кремль города, его древнейшее укрепленное ядро. От этих укреплений остались только мощные земляные валы и ров, отделяющий кремль от посада-острога. Внутри кольца валов на месте нынешнего собора некогда стоял первый собор во имя Успения богоматери, построенный Владимиром Мономахом на рубеже XI и XII веков. Собор Мономаха до нас не дошел. Судя по раскопкам и реконструкции А. Д. Варганова, это было довольно большое сооружение с четырьмя столбами внутри, несущими одну мощную главу. С запада к нему примыкал притвор. Неоштукатуренные фасады собора сохраняли всю выразительность сочетания красноватых полос кирпичной плинфы и белых полос толстого слоя раствора. Это была типично киевская строительная техника.

Однако ей не суждено было развиваться в Суздале. Юрий Долгорукий широко поощрял строительство не из кирпичной плинфы, а из тесаного белого камня. Есть свидетельство, что Юрий Долгорукий построил в Суздале новый собор, тоже посвященный богоматери. Он был с тремя притворами. Свою резиденцию Юрий устроил не в Суздале, а в соседней Кидекше, стоящей на реке Нерли. Здесь от времени Юрия сохранилась белокаменная церковь Бориса и Глеба (1152), которую нельзя миновать при знакомстве с Суздалем. Она — исторически неотъемлемая часть его архитектуры, своего рода «введение» в нее, и с храмом нужно знакомиться не после, а вначале.

В отличие от городского собора Владимира Мономаха церковь Бориса и Глеба по своему типу является небольшим княжеским дворцовым храмом. Она — квадратная в плане, четыре внутренних столба несли когда-то одну главу со шлемовидным покрытием. Эта глава, а также восточная часть четверика не сохранились. Существующая главка относится к более позднему времени. На месте ее следует представить внушительный барабан с богатырским шлемом, с щелевидными окнами. Есть что-то по-воински суровое и во всем облике храма, в его кубических пропорциях, скупом убранстве стен, расчлененных плоскими лопатками и узенькой лентой аркатурки. «Перспективные» порталы еще не имеют по бокам сочных полуколонок, а состоят из прямоугольных уступов, врезающихся друг за другом (отсюда — перспективность) в стену, что подчеркивает ее мощь. Особенно сильное впечатление храм производит своими монолитными формами со стороны реки, что, вероятно, учитывалось и входило в замысел зодчих. Строя здесь свою резиденцию, Юрий Долгорукий брал под контроль водный путь по реке Каменке вплоть до Суздаля. Это было немаловажно, так как на старое суздальское боярство далеко не всегда можно было положиться.

К сожалению, мы не знаем, как выглядел весь дворцовый ансамбль, в который, вероятно, входили княжеские палаты, стены, башни. Можно предполагать, что ему в еще большей степени были свойственны черты крепостного сооружения.

Внутри церкви Бориса и Глеба сохранились небольшие куски замечательной фресковой росписи XII века. На одном фрагменте видны едущие рядом на конях князья Борис и Глеб — чуть ли не единственный домонгольский пример изображения их всадниками. В другом фрагменте в одной из женских фигур видят изображение жены Юрия Долгорукого.

Стоящие рядом с церковью Бориса и Глеба шатровая колокольня и храм св. Стефана относятся к XVIII веку, и о них будет речь дальше.

Собор Рождества богоматери в Суздале. Древний собор Юрия Долгорукого к 20-м гг. XIII века пришел в ветхость, его разобрали, и великий князь владимирский Юрий Всеволодович (внук Юрия Долгорукого) построил на его месте новый белокаменный собор Рождества богоматери. Этот собор и является древнейшим памятником архитектуры Суздаля. Правда, и он дошел до нас далеко не в первоначальном виде. В XV веке собор обрушился, но его разобрали не совсем, а только до аркатурно-колончатого фриза. Все, что выше этого фриза, то есть второй ярус здания с тяжелым пятиглавием, представляет надстройку начала XVI века. Нижняя часть стен сохранилась от постройки Юрия Долгорукого.

Подобно собору Владимира Мономаха, новый собор строился как общегородской. Возможно, поэтому он имел внутри громадные хоры-полати, занимавшие чуть ли не всю западную половину интерьера (хоры разобраны в XVII веке). Три притвора у западного, южного и северного фасадов тоже увеличивали вместимость здания. Эти притворы повторяют притворы старого храма Юрия Долгорукого и Георгиевского собора в городе Юрьеве-Польском, построенного Юрием Долгоруким одновременно с церковью в Кидекше (не сохранился). В конце XII — начале XIII века притворы устраивались у тех храмов, в архитектуре которых особенно сильно сказалась тяга к художественной самостоятельности, к отходу от византийских традиций. Притворы не только увеличивали вместимость здания, но придавали архитектурной композиции сложную многогранность, уменьшающую замкнутость объема, увеличивающую связь его с соседними зданиями. Возможно, это происходило под влиянием деревянного зодчества. Наличие трех притворов позволяло делать здание очень высоким, так как притворы выполняли роль контрфорсов. Собор 1222—1225 годов был, конечно, не ниже существующего, возможно, даже выше. Есть предположение, что его центральная глава стояла на дополнительном постаменте. Собор был не пятиглавым, а трехглавым. Дополнительные меньшие главы размещались над восточными углами куба здания. Вместе с притворами все это придавало композиции собора ступенчато-пирамидальный характер.

При своих больших размерах ступенчато устремленный вверх трехглавый собор Рождества богоматери должен был выглядеть необычайно торжественным. Трудно объяснить происхождение трехглавия собора, вряд ли оно диктовалось желанием увеличить осевое положение здания в растущем городском ансамбле. Скорее, его следует связывать с идеей Троицы. Догматическая сущность этой идеи могла не занимать суздальцев, но скрывающиеся за ней мысли о единстве и согласии именно в это тревожное время стали приобретать особую важность. Следует вспомнить, что политическое единство трех братьев Всеволодовичей (Юрия, Ярослава и Святослава) удержало Владимиро-Суздальское княжество от распада вплоть до нашествия монголов.

Так или иначе, но трехглавие суздальского собора очень импонировало горожанам. Оно не один раз воспроизводилось в памятниках архитектуры XVI века. Вероятно, с ним связывались какие-то местные представления, и не случайно трехглавие было воспроизведено в Успенском соборе Дмитрия Донского в Коломне — жена Дмитрия была родом из суздальщины.

В отличие от церкви Бориса и Глеба в Кидекше фасады собора Рождества богоматери разделяются на два яруса не полоской арочек, а развитым аркатурно-колончатым фризом. Эта особенность идет от построек периода княжения Андрея Боголюбского. Но в то время как в классических памятниках владимирской архитектуры XII века аркатурные фризы выступают из поля стены, в суздальском соборе фриз врезан в стену. Это превратило участки между колонками в ниши, а сами колонки — в перегородки между нишами. Сокращенные в высоту, эти колонки стоят на пути перехода в балясины. Правда, заглубления между колонками-балясинами создают очень богатую игру светотени на фасаде, но стена потеряла пластичность, стала выглядеть более плоской. К тому же и лопатки, расчленяющие фасады по вертикали, сделаны без полуколонок, как в постройках Андрея Боголюбского и отца Юрия — Всеволода III, и плоскими, как в Кидекше. Профиль лопаток усложнялся только в верхнем ярусе. Здесь лопатки имели традиционные полуколонки, в основании которых (а не вверху!) помещались женские «маски» в своеобразных киотцах. Эти «маски» и сейчас находятся на прежних местах, хотя создается впечатление, будто они переставлены сюда при перестройке собора.

Что отмеченные черты плоскостности и даже графичности не случайны, видно из того, как трактованы мастерами порталы. Последние сохраняют традиционную «перспективность», но только в западном портале она выражена последовательно. Южный портал значительно упрощен, его боковые полуколонки разрежены и выглядят тонкими жгутами на фоне стены. Вместо капителей на боковых полуколонках видим горизонтально положенные прямоугольные блоки. Северный портал совсем не имеет полуколонок, а состоит только из прямоугольных уступов, какие мы видели в Кидекше.

Все отмеченное нисколько не означает снижения художественного уровня творчества мастеров, но свидетельствует о том, что оно принимало другое направление. В строительстве собора Рождества богоматери уже не участвовали те мастера западноевропейской выучки, которые работали у Андрея Боголюбского и частично у Всеволода. Владимирский летописец отмечает, что уже в конце XII века «налезли свои» мастера. Эти «свои», то есть владимиро-суздальские, мастера и привнесли в стиль каменной архитектуры вековые навыки работы в дереве. Они особенно чувствуются в стиле резьбы, местами покрывающей фасады древнего собора.

Следует обратить внимание, что резьба нанесена только на те части фасадов, которые надлежало выделить, — на аркатурный фриз, на колонки и архивольты порталов. Все стены нижнего яруса оставлены гладкими. Вероятно, только в верхнем ярусе стены были покрыты сплошной ковровой резьбой. Невольно вспоминаются слова Игоря Грабаря: «Суздальское узорочье, несмотря на все его обилие, — не назойливо, проникнуто чудесным чувством меры и несравненным художественным тактом». В этом нельзя не почувствовать связи с глубокой традицией народного творчества. Те, кто бывал на русском Севере или в старых селах Поволжья, могли убедиться в том, насколько обычай подчеркивать резьбой только обрамляющие и венчающие части построек традиционен и художественно оправдан.

Стоит остановиться и на деталях резьбы собора. Резьба очень плоская, «кружевная», в ней господствуют пальметтовидные мотивы. Наиболее сложна резьба капителей западного портала. Свободное переплетение остролистных растительных форм уже не имеет никаких признаков аканфа. На колонках резьба упрощается. Орнамент состоит из ромбовидно перекрещивающихся лент, схваченных в перекрестиях петлей, которая завершается пальметтой. На колонках фриза этот мотив разработан в разных вариантах. В фасадном декоре суздальского собора впервые появляются «бусины», или «дыньки», на столбиках полуколонок — пояски из косых насечек, а также ленты запутанного ременного плетения. Косыми насечками-«елочками» покрыты и грани пояска поребрика. Все это говорит о проникновении в каменную резьбу элементов народного творчества. Усиление народных черт в резьбе особенно заметно в женских «масках». Эти «маски» восходят к скульптуре предшествующих владимирских храмов, но отличаются гораздо большей декоративностью. Каждая «маска» заключена в киот из двух колонок с арочкой. Трехлистные пальметты на прическах должны указывать на связь женских ликов с богоматерью, но лики воспринимаются как образы русских женщин в своеобразных киках.

Заметно фольклоризированы и звериные мотивы резьбы. Львы на капителях южного портала и на углах здания приобрели полуфантастические формы. Дело не в том, что два туловища льва имеют одну, выходящую на угол камня голову (этот мотив был общесредневековым), а в том, что ножки у льва сделаны маленькими, как у таксы, а голова — непомерно большой и какой-то рыбьей формы, с длинными бровями. Особенно фантастичны хвосты львов, заканчивающиеся развесистыми пальметтами.

В архитектурном образе собора Рождества богоматери явно ощутимы черты вполне самобытного стиля, никакие сравнения с романским стилем уже не возникают. Это направление в русской домонгольской архитектуре ближе, чем какое-либо иное, подошло к тому стилю, который в XIV—XV веках будет знаменовать становление искусства Москвы. Напомним, что не только коломенский собор Дмитрия Донского был выдержан в формах суздальского, но трехглавыми были и Благовещенский собор Московского Кремля и собор кремлевского же Богоявленского монастыря (80-е годы XV века). Аркатурные пояса кремлевских соборов и порталы с «дыньками» тоже восходят к суздальским формам. Даже ленты орнаментального плетения в поясах раннемосковских храмов (Звенигород и другие) можно рассматривать как дальнейшее развитие ленточного плетения в поясе суздальского собора. И здесь вспоминаются слова Игоря Грабаря: «.. .ранняя Москва была еще вполне суздальской, даже, может быть, более суздальской, чем сам Суздаль, ранние московские памятники мы вправе рассматривать как поздние суздальские».

Таким образом, историко-художественное значение суздальского собора очень велико.Суздальский собор замечателен не только своей архитектурой, но и произведениями изобразительного искусства, составляющими с ней одно целое. О фасадной резьбе уже говорилось. Ее богатому узорочью отвечала такая же роспись интерьера. Судя по сохранившимся фрагментам (в диаконнике), изображения фигур святых тоже включались в орнаментальные рамы и чередовались с большими плоскостями «коврового» орнамента из растительных мотивов. Красиво изогнутые стебли, заканчивающиеся роскошными пальметтами, свободно варьируют мотивы орнамента, широко распространенные в резьбе фасадов собора. Потеряв первоначальную цветовую насыщенность, но сохранив благородство красочных сочетаний, эти росписи должны были производить впечатление «земного рая», в котором находятся святые. Такое же впечатление создавалось у современников от фасадной резьбы Георгиевского собора в соседнем городе Юрьеве-Польском, относящейся к тому же времени и выполненной не без влияния росписи суздальского собора. Не сталкиваемся ли мы здесь с началом тех вольнодумных представлений о «земном рае», которые в XIV веке будут волновать новгородцев? Надо заметить, что и стиль суздальской росписи, особенно изображения святых, несмотря на традиционную строгость и сосредоточенность образов, отличается большей свободой и отходом от византийских прототипов, предвосхищая новгородские росписи XIV века.

С собором Рождества богоматери неразрывно связаны знаменитые «суздальские» врата, расписанные по меди техникой «огневого золочения». Они созданы почти одновременно с собором и были явно рассчитаны на то, чтобы обогатить его декор. Темой росписи западных врат была жизнь богоматери и Христа. Роспись включала такие сюжеты, которые житийной темой совсем не диктовались, но отвечали самым насущным владимиро-суздальским интересам. Богоматерь считалась покровительницей владимиро-суздальской земли и ее людей. Ей посвящены главные храмы Владимира, Боголюбова и Суздаля. Но в изобразительном искусстве все еще не было выработано композиции, в которой эта идея выражалась бы в прямом виде. Эта композиция — «Покров богоматери» — появилась на западных вратах суздальского собора. Ее одной достаточно, чтобы считать эти врата важнейшим памятником древнерусского искусства. Большое чувство поэтической образности, с каким художник изобразил парящий над Марией и ангелами покров, не только выдает в нем талантливого мастера, но и говорит о полной независимости его от византийского искусства. Врата расписывали, вероятно, несколько мастеров. Стилистическое родство росписи врат с росписью интерьера собора свидетельствует о том, что это были не пришлые, а местные ростово-суздальские мастера. Они интересовались и апокрифическими (не санкционированными церковью) литературными сюжетами. Из апокрифов взят, например, сюжет Вознесения богоматери.

Южные врата расписаны на тему ангельских деяний. Главным действующим лицом здесь выступает архангел Михаил, считавшийся покровителем русских князей. Этот выбор не случаен, так как обычно князья входили в храм через южные двери. Деятельность архангела Михаила необыкновенно расширена. Он не только сотворяет чудо в Хонех, но и спасает трех отроков из пещи огненной, несет пророка Аввакума, побивает ассирийские полки и т. д. Но, что особенно интересно, он учит Адама обработке земли («...научает Адама рыльцем землю копать»). Здесь художник внес многие любопытные детали из реальной действительности. Замечательны также в нижней части врат изображения львов и грифонов, отличающиеся великолепным рисунком. Таких смело очерченных образов еще не было во владимиро- суздальском искусстве. Эти пластины и перемычки врат сделаны несколько позднее.

Мастера суздальских врат несомненно рассчитывали на эффект сочетания черно-золотых полотен врат с белым кружевом резных порталов. Изящная растительная орнаментика врат не только по мотивам, но и по стилю прекрасно увязана с окружающей их белокаменной резьбой. Может быть, именно для усиления впечатления от оформления входов в собор соседние участки стен оставлены чистыми, без резьбы. Эта нейтральная зона подготовила переход к резьбе второго яруса, о существовании которой мы можем предполагать только по аналогии с резьбой Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Фасадный декор этого собора во многом развивал декор собора Рождества богородицы в Суздале.

Художественный образ суздальского собора, складывавшийся из архитектуры, резьбы, живописи и прикладного искусства, отличался поразительным единством стиля. Его крепнущие национальные черты были обращены в будущее. Это было одним из условий того, что мрачные столетия татаро-монгольского ига не задушили в народе любви к красоте родной архитектуры. Как только Суздаль окреп от потрясений, его мастера обратились к образу древнего любимого собора.